В этом мире все не так просто... Все еще проще.
Название: Сопротивление
Автор:Льдинка
Соавтор: Шахри
Фендом: СПН
Отказ: Все принадлежит не нам
Таймлайн: Пост-5.04
Примечания:
Love is our resistance
They'll keep us apart and they won't stop breaking us down
Hold me
Our lips must always be sealed
They will not force us
They will stop degrading us
They will not control us
We will be victorious
Muse
читать дальше
Кто бы мог подумать, что апокалипсис даст ему такую передышку — две с половиной недели отпуска, самого настоящего отпуска, когда оказалось, что можно расслабиться и не думать. Позволить себе дышать полной грудью и не беспокоиться ни о чем.
Когда белый ботинок стоит на горле — полной грудью не подышишь.
— Здравствуй, Дин.
Отпуск кончился.
Захария! Такой же, как всегда — надутый, как индюк; очаровательный, как жаба в галстуке; и уместный, как размалеванная шлюха на воскресной проповеди.
Никогда Захария Дину не нравился. Он точно помнил, никогда. Даже в «Сандовере».
— Ну как? Восхищает, не правда ли?
Дин молча встал, налил воды, залпом выхлебал полстакана.
— Да, знаешь, ничего так. Даже девочки были! Почти курорт.
Породистая рожа брезгливо поморщилась, открыла пасть, но Дин не дал сказать и слова.
— Только знаешь, фантазия у тебя бедновата. В «Я-легенда» и трюков больше, и монстры натуральней.
— Ты…
— А в «Двадцать восемь недель» атмосфера удачнее.
— Слушай меня…
— Про «Обитель Зла» я вообще молчу — ты бы посмотрел перед показом что-то получше категории «Б», честное слово!
И образ самодовольного папика затрещал по швам. Как же Дин обожал этот миг, когда снисходительная улыбочка стиралась, и лицо приходило в соответствие с мертвыми глазами. Наблюдать — один кайф.
— Ты думаешь, то была ложь? Посмотри на себя, Дин. Ты похож на человека, который провел последние несколько часов в обычном сладком сне?
Дин не опустил взгляда.
— И что это доказывает?
— Это реальное будущее, сопляк! То самое будущее, которое ты своим детским упрямством создаешь. Ты выбираешь его, Дин, именно ты.
Усмешка скривила рот так, что разболелись зубы.
— Да неужто? То есть я не возражаю насчет выбора…
— Ты думаешь, твое упрямство может закончиться чем-то другим?
Дин заставил себя расслабиться. Вальяжно пройтись до кресла, усесться в него. Говорить дальше — медленно, растягивая гласные.
— Знаешь, Зак, у тебя есть один крупный недостаток. Ты совершенно не умеешь оценивать людей. — Он подождал, пока жаба приоткроет рот для следующей реплики, и продолжил: — Я не спорю, ты, наверное, искренне веришь в то, что все так и будет. Проблема в том, что я — нет.
— О, да! Ты же у нас неверующий. Как ты там сказал себе? Что-то про «не верю», про подмену, и про то, что не понимаешь, как мог стать таким ублюдком?
— Ну, это я погорячился, я себя, знаешь ли, не переоцениваю. Так что спасибо за предупреждение.
— Или может ты имеешь в виду отступника?
Кас, гордый Кастиэль, холодный и любопытный, наивный и жесткий — расхристанный, замученный, разбитый. Призрак былого света в глазах — ни следа былой строгой силы. Мутноватая сучка–надежда вместо былой веры...
— Печальный и закономерный итог. Человеческий порок — отвратительнейшая зараза, пятнающая все, чего касается.
— Ну, и разумеется…
— Ой, да брось, — Дин улыбнулся, мать его так, улыбнулся. Держать интонацию, держать лицо, не показывать слабость. — Я же говорю, ты совершенно не разбираешься в людях. Видно и в ангелах не очень. Ты в своих любопытных, не спорю, прогнозах, постоянно не учитываешь одну маленькую деталь.
Дин выдержал паузу, и впечатал, глядя твари в глаза:
— Люди меняются.
Но удар прошел мимо цели.
— Дин-Дин-Дин. — Снова эта высокомерная улыбочка. Плохо. — У тебя просто потрясающая способность сходу забывать о неприятном. Ты сейчас так уверен в себе, но, видишь ли, я знаю, что ты думаешь, на самом деле.
— Ни черта ты не знаешь!
— Знаю, Дин. Прослушать вашу телефонную связь не так уж и сложно. Так что мы в курсе телефонного разговора. С Сэмми.
Дин улыбнулся. Не показывать же ублюдку, что он прав — прав хотя бы в том, что Дин и правда забывает. Забыл.
Забыл про этот чертов разговор.
Кто мог подумать, что отказ от работы обернется таким напряжением — две с половиной недели на грани, между явью и снами; в попытках отыскать хоть каплю надежды между ложью, правдой и истиной. Когда вместо брата, отца, мамы, демонов во главе с Руби, вдруг появляется Джесс — можно позволить себе не чувствовать ничего, кроме тихой радости от светлого воспоминания.
Когда отравляют последнюю память о мире и покое — особенно не отдохнешь.
— Здравствуй, Сэм.
Отпуск кончился.
Люцифер оказался совсем не таким, каким его можно было бы представить. Впрочем, Сэм его вообще никак себе не представлял. Как оказалось — зря.
Кажется, он только на миг прикрыл глаза, прижав губам телефонную трубку, захлебывающуюся гудками отбоя. А когда открыл — напротив уже сидел немолодой, спокойный человек, и в его глазах сплетались нежность, усталость и холод.
— Убедился?
Сэм проглотил резкость и выровнял дыхание. Нужно быть аккуратным. Предельно осторожным. Да и нет не говорить, черное с белым не носить...
— Убедился.
Вопрос явно подразумевал желание выслушать все, что накипело, но Сэм решил на этот раз пренебречь чужой добротой. Гость молчал, пауза затягивалась, и Сэм не знал, куда деть руки, потому медленно, осторожно выключил мобильный, так же медленно его убрал. Потом потянулся за ноутбуком.
Люцифер улыбнулся.
Сэм открыл ноутбук, и только тогда рискнул поднять голову и посмотреть прямо в ледяные глаза.
Тишина давила. Сэм знал, что надолго его нервов не хватит, но решил помолчать еще чуть-чуть.
— Мне, правда, не хочется тебя мучить.
— Я знаю, — ответил Сэм, — так просто получается. На сегодня у вас всё?
— Почему всё? — в голосе Люцифера искреннее недоумение и не менее искреннее сочувствие. — Разве ты еще чего-то не понимаешь?
— Ну, — Сэм заставил себя вежливо улыбнуться, не из вызова, просто так легче дышалось, и снова проигнорировал часть вопроса, — может быть потому, что порядочная девушка все равно не скажет: «Да» на первом свидании?
Люцифер тихо рассмеялся, как мать при виде шалости любимого ребенка.
— Но ведь это не первое наше свидание.
Сэм пожал плечами.
— Малыш, я понимаю, что тебе нужно время, но действительно больно смотреть, как ты себя изводишь. Если другие охотники тебя найдут…
— Вот уж что меня меньше всего беспокоит.
— …то тебе будет очень неприятно.
Сэм снова пожал плечами, и невидяще уставился в монитор.
— Тебе придется убивать, Сэм. Своими руками, или просто позволять умереть. А тебе ведь это не нравится.
Сэм прикусил щеку изнутри, и дернул плечом.
— Ты думаешь, что в глубине души он все еще тебя прощает?
Сэм промолчал.
— Но ты не сможешь вечно цепляться за иллюзии. Ты ведь слышал, Сэм. Он никогда не сможет понять…
— Чего? — Сэм вновь взглянул в глаза своему мучителю.
Мучитель смотрел с состраданием и печалью.
— Того, как он только что тебя предал.
Сэм умел контролировать дыхание. Вдох — два, три. Выдох — два, три. Ровное тепло по всему телу, и голос не дрожит:
— О. Предал.
— А разве это называется по-другому?
— Он не знает, кто я. Не знает о вас. Потому что я ему не сказал. Так что все закономерно.
— Он не знает потому, что не хочет знать. — Люцифер глядел так ласково, что захотелось плакать. — А не сказал ты потому, что он тебе не верит. Думаешь, я передергиваю? — Сэм упрямо молчал. — Ты ведь потому и начал ему врать. Помнишь?
— Люди вообще очень плохо отличают правду ото лжи. То, что есть, от того, что хотят видеть. Тебе ли не знать.
Сэму даже хватило сил сделать улыбку милой.
— Уж кому как не мне.
— Собственно, он никогда и не хотел знать, какой ты. А когда понял...
— Когда увидел, на что ты способен...
— ...то просто отрекся. И так будет с каждым, Сэм. С каждым, кто не погибнет, просто потому, что оказался слишком близко к тебе.
Люцифер встал, подошел ближе. Сэм не попытался отодвинуться. Бесполезно.
—Ты всегда был иным, Сэм. Особенным. Никто не любит особенных. Чудовище... монстр... выродок... это просто слова, которыми другие называют то, чего не могут и не хотят понять и принять. Я это знаю, Сэм, лучше кого бы то ни было. И я знаю, какой ты на самом деле. Знаю, на что ты способен. Что у тебя на сердце. — Ледяная ладонь коснулась виска. — Ты мне дорог таким.
Сэм не ответил.
Захария сиял. Довольный и очень уверенный в себе.
Захария не должен был произносить это имя.
— А ты ведь мог бы и догадаться, что Сэм еще не сыграл до конца свою роль. Надо отдать должное демонам — они умеют выбирать пешек. Ты хорошо знаешь своего брата, Дин. Он слабее даже тебя, поэтому, когда дьявол его найдет, он и минуты не продержится! А найти его далеко не так сложно, как тебе кажется.
— Или ты надеешься, что твое мнение его удержит? Неужели ты все еще думаешь, что твои сопли по поводу семьи что-то для него значат? Что когда он будет продаваться дьяволу, он хотя бы вспомнит о тебе?!
Дин встал.
— Все-таки ты совершенно не разбираешься в людях, сукин ты сын.
Так фальшиво Захария не выглядел еще никогда.
— Дин-Дин-Дин, преданный старший брат. Ты же знаешь, у тебя есть единственный шанс избавить его от этой участи. Единственный, Дин.
— Это какой же? Позволить Михаилу моими руками убить его раньше, чем он достанется Люциферу?
У Захарии сделался такой вид, как будто ученик-двоечник в высшей школе ухитрился правильно решить задачу ровно в то мгновение, когда ему собрались ставить двойку.
— Ты ведь хочешь защитить своего брата. Все, чего ты когда-либо хотел — чтобы он остался человеком. Но он не останется. Уже нет.
Дин держал взгляд Захарии, как держал удар.
Сэм держал взгляд ледяных глаз. Секунда, еще одна, еще десять. Все еще держал.
— Спасибо. И… что?
— Ничего, малыш, ничего. Все в порядке. Все будет хорошо.
— Не будет.
— Будет, Сэм. Я всегда выполняю свои обещания.
Вдох — два, три. Выдох — два, три.
— Мне. Ничего. Не. Нужно.
— Пытаешься отрицать? Не надо, Сэм, я слишком хорошо разбираюсь во лжи и правде. Ты ведь так хочешь — защитить, спасти. Хоть кого-то, хотя бы тех, кто близок. Ты из кожи вон лезешь, но все бесполезно. Тебе не хватает сил. Так отчаянно не хватает! Я знаю, насколько это унизительно, Сэм — следить за тем, как кто-то другой распоряжается твоей жизнью, игнорирует твои желания, мимоходом терзает самое твое нутро… Я терпел такое обращение столетиями, знаешь? Пока мог это выносить. Но это невозможно вынести. Невозможно не пытаться что-то изменить. Не пытаться стать наравне.
— Наравне у меня как-то не получилось.
— Почему? Ты ведь справился. Вспомни это чувство — силы, власти. Победы. Просто надо решиться и сделать последний шаг. Поверь, Сэм, я знаю, о чем говорю. Я ведь этот шаг сделал. И ты даже представить себе не можешь, какое это облегчение.
— Почему же. — Сэм усмехнулся. — Представляю. И очень хорошо.
— А что ж ты сам-то его не убил, а? Дай-ка угадаю: надеешься остаться чистеньким?
— Это, к твоему сведению, — процедил Захария, — называется игрой по правилам. Если ты выбираешь такое будущее…
— Плевать мне на ваши правила!
— Я знаю, что у тебя в голове! Он не сможет ничего без тебя — и ты прав, Дин. Ты сам это сказал.
Дин глубоко вдохнул и закрыл глаза. Вся накопленная память сходится внутри в одну, нестерпимо горячую точку.
А потом он их открыл.
— Мужик, а скажи-ка мне такую вещь… При чём тут ты?
— Я тот, кто предлагает тебе иное будущее…
— Хорошо. Я переформулирую вопрос. При чём тут я?
— Потому что таковы правила! Хочешь выбора? Он у тебя будет, этот твой… с-свободный выбор! — Закария выплюнул последние слова так, как будто его от них сейчас стошнит. — Если ты хочешь увидеть, как твой брат подставится Люциферу…
— Меня не устраивает то будущее, которое можешь придумать ты, гораздо больше любого, которого могу добиться я сам. — Дин надвигался на Захарию и думал: «Господи, помоги мне быть хотя бы вполовину так уверенным, как я об этом говорю, пожалуйста, господи». — Но дело даже не в этом. И не в твоих гребаных правилах. Почему ты предлагаешь свое сраное будущее МНЕ?!
— Вот значит как. — Захария попытался изобразить стиснутыми губами самодовольную улыбку. Глаза у него стали не просто мертвые, они стали похожи на пуговицы мутного пластика. — Значит, ты хочешь увидеть, как твой обожаемый братишка скажет: «Да». Ну что ж. Ты этого хочешь — ты это получишь.
— Я знаю, каким облегчением это будет.
Сэм не знал, насколько по нему видно облегчение.
И не мог знать, что это видно Захарии, который ухмылялся, словно хотел, чтобы бы улыбка дошла до глаз Дина, мол, ты ведь этого хотел — ты это и увидишь. Не мог знать, что облегчение видно Дину, который рванул к брату, но не смог подбежать даже на два коротких шага.
Сэм просто ощутил, как расслабились плечи и выпрямилась спина.
— Я это чувствую.
— Сэм! — окликнул его Дин, но ответил ему не брат, а архангел.
— Не старайся — это сон. Всего лишь сон. Ничего нельзя сделать с чужими снами.
— Чувствую, — повторил Сэм.
Люцифер согласно кивнул. Но Сэм еще не закончил.
— И теперь, я, кажется, понимаю, в чем проблема. — Его собеседник с любопытством склонил голову на бок, совсем как Дин, и это заставило Сэма встать. — Вы почему-то считаете, что кто-то что-то вам должен.
— Пожалуй. Но разве мы обо мне сейчас говорим?
— Конечно, мы говорим обо мне. Обо мне, обо мне, всегда только обо мне. Я устал. И я сожалею.
— О чем?
— О том, что я ничем не могу помочь. Ни вам. Ни себе.
— Сэм, ты можешь…
Да и нет не говорить.
— Это немного странно. Сэр. Вот Дин, к примеру. Вы говорите, что он неправильно меня любил. Не так, как мне было нужно. Да, может быть. Я не буду даже говорить, будто бы так не думаю. Я только хочу спросить — при чём тут это?
— При том, что даже если твой брат считает, что выбора у тебя нет — зачем тешить себя фальшивой надеждой?
— Надежда, — улыбнулся Сэм. Ему вновь хочется плакать, но получается почему-то улыбка. — Надежда часто такая. И все-таки. Как бы ни относился ко мне Дин. Во что бы он ни верил. Какое это имеет отношение к тому, что я есть? К тому, что я сделал? Или к тому, что я еще сделаю?
Они снова смотрели друг другу в глаза, но Сэма это больше не беспокоило.
— Какое отношение имеет то, как он меня любил, к тому, что я сам не сумел ему дать? К тому, что я не сумел ничего для него сделать, ни из того, чего он хотел, ни из того, чего заслуживал, ни из того, чего хотел бы для него я… К тому, что я все равно люблю его — как умею, как получается! При чём тут одно к другому?
— Разве ты не понимаешь?
— Разве вы не понимаете? — голос Сэма окрепнул, а Захария, где-то за невидимой стеной чужого сна, раздраженно поджал губы. — Это ведь так просто. Никто никому ничего не обязан. Любить… защищать… даже просто хорошо относиться. Ты можешь только надеяться…
— И эту твою надежду непременно обманут!
— Наверное. Так часто бывает, я говорил. Но какое отношение это имеет к тому, что делаешь ты сам?!
Люцифер промолчал, а Сэму стало легко. Так легко, как давно не было. Так легко, что Дин, где-то там, за глухой, стеклянной стеной сжал кулаки и не смог унять занывшее сердце.
— Ничто, никакие гадости, сделанные тебе, не отменят того, что делаешь ты сам. Не оправдают. Не заслонят. И не изменят. Понимаете, сэр? Не изменят. Это самое главное. — Сэм не сделал ни шага вперед, и говорил тихо, но существо, стоящее напротив, само шагнуло назад. Маленький, совсем маленький шажок. Сэм этим не воспользовался. Да и вообще не заметил.
Он разговаривал не с Люфицером.
— Может быть, я никому не нужен. И никогда не был, с самого начала. И Дину тоже. Но это не меняет ничего. Не воскресит тех, кого я не спас. Тем более тех, кого убил.
— Ты не сможешь…
— Не утешит тех, кому сделал больно.
— Ты не…
— Не сделает меня менее виновным. Кто бы там еще в чем не был виноват — это их вина, и их дело, не мое! А моя вина, и мои поступки идут отдельно. И ваши тоже, сэр.
Люцифер ответил не сразу:
— Хорошая речь, малыш. Но она ничего не меняет. Ты не сможешь это выдержать.
— Наверное, — снова повторил Сэм. — Я не буду отрицать, чего хочу. Больше не буду. Я хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу, чтобы мне не приходилось больше убивать. И чтобы в аду сгорели те, кто причинил мне хоть малейшую боль. — Сэм даже засмеялся, будто сказал удачную шутку. — Я бы из-за этого даже против ада на земле не возражал — если бы моего брата он не коснулся. Я так многого хочу. Чтобы меня поняли. Чтобы Дин все-таки принял меня всерьез. Таким как есть. С этим вот… с этой виной за душой. Но…
Люцифер снова склонил голову на бок.
— Ты знаешь, что это он был первой печатью?
Сэм сбился.
— Ч… что?
— Ты снял последнюю печать. Но первой был твой брат. Он все это начал — тогда, в аду. Когда сломался.
Сэм задохнулся.
«Сволочь!!! Захария, сука, пусти!!!» — Дину показалось, что у Захарии и у Люцифера совершенно одинаковые лица. А в голове, где-то там, в глубине черепной коробки, словно поставили кассету на повтор: «Сэмми, нет, нет, не надо, я верю тебе, я верю в тебя…»
Но он знал, теперь знал — это не поможет. На Захарию орать куда полезнее.
Сэм закрыл глаза.
А потом, маленькую вечность спустя, открыл. И улыбнулся.
— Вы так и не сказали, сэр. Что это меняет? Как это может повлиять на то, что сделал я? Или вы не знаете ответа?
— Он винит тебя в том, в чем виновен сам. Разве тебя не задевает?
— А разве я не сказал? — Сэм скопировал Люцифера, от позы до выражения лица. — Я очень многого хочу. В том числе и чтобы он не винил меня. И себя тоже! Ни в этом, ни в том, что я пренебрег его чувствами ради цели. Это нормально — хотеть, чтобы тебя любили просто так, ни за что. И чтобы тебе так же, ни за что, все прощали. И, наверное, думать о мести, когда никто не хочет этого делать, нормально тоже. Или нет — но это не важно. Я все равно не принадлежу к нормальным. Я бы хотел. Мести. Даже сейчас, когда точно знаю, что легче от нее не становится. Но знаете что, сэр? — Сэм шевельнулся, и теперь он видел именно того, с кем разговаривал. — Я обойдусь.
— Ради чего?
— Не ради чего. А потому что. Например, потому что мой брат так хотел бы. Хотя это конечно не единственная причина, и даже не самая важная.
— Какая же самая?
— Это было бы слишком просто.
Дьявол долго молчал. Потом покачал головой.
— Повторюсь, отличная речь. Но — ты не сможешь.
У Сэма по-прежнему расправлены плечи.
— Это всего лишь значит, что мы еще встретимся. Не так ли?
Миг — и Сэм Винчестер остался один.
Еще один, и где-то в непонятном дремотном пространстве Дин Винчестер развернулся всем телом, чтобы торжествующе залепить сжатый кулак в холеную морду Захарии.
Следующий миг — и он проснулся на кровати в мотеле, чтобы сразу же потянуться к телефону.
Чтобы еще через одно, последнее мгновение задремавший прямо за столом Сэм Винчестер подпрыгнул от разрывающегося над ухом телефонного звонка.
И отпуск действительно кончился.
— Почему ты мне не сказал? — Дин не разменивается на такие мелочи, как «привет» или «как дела». Голос у него едва ли не громче, чем сигнал мобильника прямо над ухом. — Ты, маленький, тупой… почему ты мне опять ни черта не сказал?!
Сэм не тратит время на глупые вопросы. Может и стоило бы, но он срывается. Все-таки срывается, и опять на Дине, это чертовски плохо, это хуже всего — но ведь никаких же сил уже нет!
— Что?! — Орет он ничуть не тише брата. — Что я должен был тебе сказать?! Старший братик, бегом сюда, спаси от очередного монстра идиота?! Прибери за мной, а то я тут поскользнулся на разбросанных игрушках, у меня коленочка болит!!!
— Ты больной, самоуверенный, сучный эгоист!!! Ты хоть понимаешь, что в этот раз речь идет не о тебе одном?!
— А когда она последний раз шла обо мне одном?! Да я был бы счастлив, если бы хоть раз, хоть один долбанный раз такое было!!!
— Ты не заговаривай мне зубы! Ты мне скажи, почему ты снова не дал мне…
— Не дал тебе ЧТО?! Что, кретин?! Спасти? Решить за меня?! Защитить?! Да неужели ты так ничего и не понял, да когда ж до тебя, идиота, дойдет? Ты! Не! Можешь! От некоторых вещей просто невозможно спасти… Бля, Дин! Тебе мало?! Тебе не надоело?! Что еще ты рвешься положить ради меня на жертвенный алтарь?
— С-скотина! Да мне давно уже надоело! У меня сил уже на тебя нет, сучонок неблагодарный, ты же не помогаешь совсем, всего-то надо было, открыть рот, шевельнуть языком, и сказать мне долбанную правду!!! Нахуя мне надо…
— Вот именно!!!
— Тогда какого хрена ты мне вообще звонил?!
— А какого хрена ты звонишь мне сейчас?!
Они стоят посреди маленьких однотипных комнат, комнат–близняшек, за черт знает сколько километров друг от друга, красные, тяжело дышащие, растрепанные, и похожие так, как никогда в жизни не были.
Тонкая нить телефонного звонка натягивается, грозит лопнуть уже навсегда, и Сэм делает усилие, которое еще миг назад казалось ему запредельным. Невозможным.
Но у человека всегда чуть больше выбора, чем кажется. Даже ему самому. И сейчас его очередь выбирать.
Вдох — два, три, выдох — два, три.
— Дин, послушай меня. Послушай меня, пожалуйста, можешь потом положить трубку и стереть мой номер, только дослушай меня сейчас. Извини, что я на тебя так наорал, но ты действительно не сможешь меня защитить от этого. Не сможешь и не должен. Он все равно будет приходить, и знаешь, я себя больше не переоцениваю — рано или поздно он меня дожмет. И ты, Дин, ничего не сможешь с этим сделать, кроме как стать еще одной жертвой. А я, знаешь, до тошноты устал уже от жертв. Особенно от твоих. Дослушай меня! — Сэм сжимает трубку. Он не молился так давно, но сейчас отчаянно молится: «Пожалуйста, господи, я не заслуживаю, но пусть он услышит, пожалуйста, ничего больше не прошу». — От такого можно защититься только самому. Мне вообще никто не поможет, понимаешь? Да мне и не нужно, чтобы ты меня защищал, и никогда не было. Но мне нужен ты. Это разные вещи, знаешь? Когда-то я думал, что хочу, чтобы ты меня понял, но и это все ерунда такая. Мне нужно, чтобы ты просто был… хоть где-то. Кошмар в том, что я знаю кое-что про тебя, и это не обнадеживает. Я знаю, что ты не остановишься. И еще, что тебя тоже в покое не оставят. Жертвы или нет, ради меня, ради себя, или ради всех остальных, но ты все равно будешь его искать. А у меня есть приманка. Идеальная приманка. — Вдох — два, три, выдох. — Это я сам, Дин. Что бы ни было дальше, куда бы его не понесло — за своим весселем он точно придет. Так что… Пойми, я не жду прощения, и не рвусь тебе обратно в напарники. Ты не обязан… не обязан мне верить. Но я не мог тебе не позвонить.
Дин на том конце провода долго молчит, потом раскашливается в трубку.
— Ну… Кх… И что? Не так сложно оказалось, а? Я имею в виду, правду мне сказать.
Сэмми зажмуривается, и понимает, что его качает. Так что приходится дойти до стены, прислониться к ней раскаленным лбом.
— Да. Сложновато. Мне так жаль, что сразу не получилось.
— Часто извиняешься, Сэмми.
— Так и лажаю часто. — Стена ледяная. Сэм медленно сползает вдоль нее. Пол — еще холодней. — Я, честно говоря, все жду, что ты скажешь, что с весселем самого дьявола вообще не имеет смысла о чем-либо говорить.
Снова треск знакомого кашля.
— Ну не настолько же я мудак!
Сэмми улыбается.
— И кто теперь извиняется, в своей неповторимой манере?
В трубку обиженно сопят.
— Сучонок.
— И я тоже рад тебя, придурка, слышать.
Они с закрытыми глазами еще с минуту молчат, успокаивая друг друга дыханием.
Вдох — два, три. Выдох — два, три.
Наконец Дин говорит:
— Не знаю, Сэмми. Если так подумать, может, в этом действительно кроется какой-то шанс для всех. Уж знать-то это было нужно в любом случае.
— Угу.
— Правда, я все равно не уверен, смогу ли я смириться. Смогу ли не дергаться, поворачиваясь к тебе спиной, и не доставать тебя своими психозами.
— Интересная постановка вопроса!
— И вообще, я все еще на тебя зол.
— Дин, я не настаиваю. Правда, — Сэм открывает глаза, — все будет так, как хочешь ты.
— Правда, что ли? — Дин открывает глаза. — Ну, спасибо. Но если так подумать...
— Ммм?
— Мы ведь можем хотя бы попробовать.
Сэму становится тепло.
— Чертовски верно. — Он поджимает колени, чтобы удержать это чувство. И добавляет: — Попробовать — это самое то, что нужно.
«У нас есть работа. И я по тебе скучал».
Автор:Льдинка
Соавтор: Шахри
Фендом: СПН
Отказ: Все принадлежит не нам
Таймлайн: Пост-5.04
Примечания:
Love is our resistance
They'll keep us apart and they won't stop breaking us down
Hold me
Our lips must always be sealed
They will not force us
They will stop degrading us
They will not control us
We will be victorious
Muse
читать дальше
***
«…Обыкновенно, уязвляют нашу душу не столько самые несчастия, сколько люди, кои позорят нас в несчастиях…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
Кто бы мог подумать, что апокалипсис даст ему такую передышку — две с половиной недели отпуска, самого настоящего отпуска, когда оказалось, что можно расслабиться и не думать. Позволить себе дышать полной грудью и не беспокоиться ни о чем.
Когда белый ботинок стоит на горле — полной грудью не подышишь.
— Здравствуй, Дин.
Отпуск кончился.
Захария! Такой же, как всегда — надутый, как индюк; очаровательный, как жаба в галстуке; и уместный, как размалеванная шлюха на воскресной проповеди.
Никогда Захария Дину не нравился. Он точно помнил, никогда. Даже в «Сандовере».
— Ну как? Восхищает, не правда ли?
Дин молча встал, налил воды, залпом выхлебал полстакана.
— Да, знаешь, ничего так. Даже девочки были! Почти курорт.
Породистая рожа брезгливо поморщилась, открыла пасть, но Дин не дал сказать и слова.
— Только знаешь, фантазия у тебя бедновата. В «Я-легенда» и трюков больше, и монстры натуральней.
— Ты…
— А в «Двадцать восемь недель» атмосфера удачнее.
— Слушай меня…
— Про «Обитель Зла» я вообще молчу — ты бы посмотрел перед показом что-то получше категории «Б», честное слово!
И образ самодовольного папика затрещал по швам. Как же Дин обожал этот миг, когда снисходительная улыбочка стиралась, и лицо приходило в соответствие с мертвыми глазами. Наблюдать — один кайф.
— Ты думаешь, то была ложь? Посмотри на себя, Дин. Ты похож на человека, который провел последние несколько часов в обычном сладком сне?
Дин не опустил взгляда.
— И что это доказывает?
— Это реальное будущее, сопляк! То самое будущее, которое ты своим детским упрямством создаешь. Ты выбираешь его, Дин, именно ты.
Усмешка скривила рот так, что разболелись зубы.
— Да неужто? То есть я не возражаю насчет выбора…
— Ты думаешь, твое упрямство может закончиться чем-то другим?
Дин заставил себя расслабиться. Вальяжно пройтись до кресла, усесться в него. Говорить дальше — медленно, растягивая гласные.
— Знаешь, Зак, у тебя есть один крупный недостаток. Ты совершенно не умеешь оценивать людей. — Он подождал, пока жаба приоткроет рот для следующей реплики, и продолжил: — Я не спорю, ты, наверное, искренне веришь в то, что все так и будет. Проблема в том, что я — нет.
— О, да! Ты же у нас неверующий. Как ты там сказал себе? Что-то про «не верю», про подмену, и про то, что не понимаешь, как мог стать таким ублюдком?
— Ты и понятия не имеешь, что тут творилось, что мне пришлось пережить!
— Больше, чем в аду?
— Больше, чем в аду?
— Ну, это я погорячился, я себя, знаешь ли, не переоцениваю. Так что спасибо за предупреждение.
— Или может ты имеешь в виду отступника?
Кас, гордый Кастиэль, холодный и любопытный, наивный и жесткий — расхристанный, замученный, разбитый. Призрак былого света в глазах — ни следа былой строгой силы. Мутноватая сучка–надежда вместо былой веры...
— Автомат? Зачем тебе?
— Я почти… я отрезан от небес. Или небеса умерли? Я не знаю. Мне больше нечем защищаться.
Улыбка — потерянная, обреченная.
— Кас, ты что, обкурился?
— Ну… да. Так… спокойно.
— Я почти… я отрезан от небес. Или небеса умерли? Я не знаю. Мне больше нечем защищаться.
Улыбка — потерянная, обреченная.
— Кас, ты что, обкурился?
— Ну… да. Так… спокойно.
— Печальный и закономерный итог. Человеческий порок — отвратительнейшая зараза, пятнающая все, чего касается.
— Ты, придурок, что ты с ним сделал? — И пустой, недоуменный взгляд в ответ.
— Что я с ним сделал? Я присматриваю за ним. Он жив, здоров и в безопасности.
— Что я с ним сделал? Я присматриваю за ним. Он жив, здоров и в безопасности.
— Ну, и разумеется…
— Ой, да брось, — Дин улыбнулся, мать его так, улыбнулся. Держать интонацию, держать лицо, не показывать слабость. — Я же говорю, ты совершенно не разбираешься в людях. Видно и в ангелах не очень. Ты в своих любопытных, не спорю, прогнозах, постоянно не учитываешь одну маленькую деталь.
Дин выдержал паузу, и впечатал, глядя твари в глаза:
— Люди меняются.
Но удар прошел мимо цели.
— Дин-Дин-Дин. — Снова эта высокомерная улыбочка. Плохо. — У тебя просто потрясающая способность сходу забывать о неприятном. Ты сейчас так уверен в себе, но, видишь ли, я знаю, что ты думаешь, на самом деле.
— Ни черта ты не знаешь!
— Знаю, Дин. Прослушать вашу телефонную связь не так уж и сложно. Так что мы в курсе телефонного разговора. С Сэмми.
Дин улыбнулся. Не показывать же ублюдку, что он прав — прав хотя бы в том, что Дин и правда забывает. Забыл.
Забыл про этот чертов разговор.
***
«…Итак, когда кто будет говорить: для чего Бог оставил дьявола? — скажи ему вот какие слова: бдительным и внимательным (дьявол) не только нимало не вредит, но и приносит пользу, — не по своей воле, потому что она зла, но по мужеству тех людей, потому что они пользуются его злобою, как должно…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
Кто мог подумать, что отказ от работы обернется таким напряжением — две с половиной недели на грани, между явью и снами; в попытках отыскать хоть каплю надежды между ложью, правдой и истиной. Когда вместо брата, отца, мамы, демонов во главе с Руби, вдруг появляется Джесс — можно позволить себе не чувствовать ничего, кроме тихой радости от светлого воспоминания.
Когда отравляют последнюю память о мире и покое — особенно не отдохнешь.
— Здравствуй, Сэм.
Отпуск кончился.
Люцифер оказался совсем не таким, каким его можно было бы представить. Впрочем, Сэм его вообще никак себе не представлял. Как оказалось — зря.
Кажется, он только на миг прикрыл глаза, прижав губам телефонную трубку, захлебывающуюся гудками отбоя. А когда открыл — напротив уже сидел немолодой, спокойный человек, и в его глазах сплетались нежность, усталость и холод.
— Убедился?
Сэм проглотил резкость и выровнял дыхание. Нужно быть аккуратным. Предельно осторожным. Да и нет не говорить, черное с белым не носить...
— Убедился.
Вопрос явно подразумевал желание выслушать все, что накипело, но Сэм решил на этот раз пренебречь чужой добротой. Гость молчал, пауза затягивалась, и Сэм не знал, куда деть руки, потому медленно, осторожно выключил мобильный, так же медленно его убрал. Потом потянулся за ноутбуком.
Люцифер улыбнулся.
Сэм открыл ноутбук, и только тогда рискнул поднять голову и посмотреть прямо в ледяные глаза.
Тишина давила. Сэм знал, что надолго его нервов не хватит, но решил помолчать еще чуть-чуть.
— Мне, правда, не хочется тебя мучить.
— Я знаю, — ответил Сэм, — так просто получается. На сегодня у вас всё?
— Почему всё? — в голосе Люцифера искреннее недоумение и не менее искреннее сочувствие. — Разве ты еще чего-то не понимаешь?
— Ну, — Сэм заставил себя вежливо улыбнуться, не из вызова, просто так легче дышалось, и снова проигнорировал часть вопроса, — может быть потому, что порядочная девушка все равно не скажет: «Да» на первом свидании?
Люцифер тихо рассмеялся, как мать при виде шалости любимого ребенка.
— Но ведь это не первое наше свидание.
Сэм пожал плечами.
— Малыш, я понимаю, что тебе нужно время, но действительно больно смотреть, как ты себя изводишь. Если другие охотники тебя найдут…
— Вот уж что меня меньше всего беспокоит.
— …то тебе будет очень неприятно.
Сэм снова пожал плечами, и невидяще уставился в монитор.
— Тебе придется убивать, Сэм. Своими руками, или просто позволять умереть. А тебе ведь это не нравится.
Сэм прикусил щеку изнутри, и дернул плечом.
— Ты думаешь, что в глубине души он все еще тебя прощает?
Сэм промолчал.
— Но ты не сможешь вечно цепляться за иллюзии. Ты ведь слышал, Сэм. Он никогда не сможет понять…
— Чего? — Сэм вновь взглянул в глаза своему мучителю.
Мучитель смотрел с состраданием и печалью.
— Того, как он только что тебя предал.
…Сэм позвонил, после сцены в баре, после взгляда Линдси и понимания, что уберечь других от себя, отойдя в сторону, не получается. Снова как в дурном дне Сурка, чтобы он ни делал, чтобы ни выбирал — пользуясь ли кровью демонов, бездействуя — ничего не мог изменить. А значит, значит оставалось последнее, вбитое с детства в подкорку мозга — семейное дело. Сэм не ждал, что Дин бросит все и приедет, но надеялся, что хотя бы шансу закончить чертову работу он обрадуется.
— Снова готов охотиться? Что ж, я рад за тебя. Вместе? У каждого же из нас своя дорога. Ты сам так сказал.
Проглотил и пропустил. И перешел к идее. Не вдаваясь в подробности, не рассказывая про Люцифера — просто не повернулся язык.
Ловля Люцифера на живца. Как только они найдут Кольт.
Голос в телефонной трубке исходил горечью.
— Очередная светлая идея малыша Сэмми, а? И чем она кончится на этот раз? Нет, Сэм, если что-то и можно сделать, я сделаю это сам. Просто постарайся не вляпаться туда, откуда тебя снова придется вытаскивать.
— Снова готов охотиться? Что ж, я рад за тебя. Вместе? У каждого же из нас своя дорога. Ты сам так сказал.
Проглотил и пропустил. И перешел к идее. Не вдаваясь в подробности, не рассказывая про Люцифера — просто не повернулся язык.
Ловля Люцифера на живца. Как только они найдут Кольт.
Голос в телефонной трубке исходил горечью.
— Очередная светлая идея малыша Сэмми, а? И чем она кончится на этот раз? Нет, Сэм, если что-то и можно сделать, я сделаю это сам. Просто постарайся не вляпаться туда, откуда тебя снова придется вытаскивать.
Сэм умел контролировать дыхание. Вдох — два, три. Выдох — два, три. Ровное тепло по всему телу, и голос не дрожит:
— О. Предал.
— А разве это называется по-другому?
— Он не знает, кто я. Не знает о вас. Потому что я ему не сказал. Так что все закономерно.
— Он не знает потому, что не хочет знать. — Люцифер глядел так ласково, что захотелось плакать. — А не сказал ты потому, что он тебе не верит. Думаешь, я передергиваю? — Сэм упрямо молчал. — Ты ведь потому и начал ему врать. Помнишь?
«Если бы я не знал тебя, я бы начал на тебя охоту!»
— Люди вообще очень плохо отличают правду ото лжи. То, что есть, от того, что хотят видеть. Тебе ли не знать.
Сэму даже хватило сил сделать улыбку милой.
— Уж кому как не мне.
— Собственно, он никогда и не хотел знать, какой ты. А когда понял...
— Тогда дай мне объяснить!
— Нет, старик. Я устал...
— Нет, старик. Я устал...
— Когда увидел, на что ты способен...
«Чудовище. Монстр! Ты уже больше не Сэм!»
— ...то просто отрекся. И так будет с каждым, Сэм. С каждым, кто не погибнет, просто потому, что оказался слишком близко к тебе.
Люцифер встал, подошел ближе. Сэм не попытался отодвинуться. Бесполезно.
—Ты всегда был иным, Сэм. Особенным. Никто не любит особенных. Чудовище... монстр... выродок... это просто слова, которыми другие называют то, чего не могут и не хотят понять и принять. Я это знаю, Сэм, лучше кого бы то ни было. И я знаю, какой ты на самом деле. Знаю, на что ты способен. Что у тебя на сердце. — Ледяная ладонь коснулась виска. — Ты мне дорог таким.
Сэм не ответил.
***
«…Добрые являются в большей славе, когда, находясь среди препятствующих им жить праведно и влекущих к греху, крепко держатся добродетели…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
Захария сиял. Довольный и очень уверенный в себе.
Захария не должен был произносить это имя.
— А ты ведь мог бы и догадаться, что Сэм еще не сыграл до конца свою роль. Надо отдать должное демонам — они умеют выбирать пешек. Ты хорошо знаешь своего брата, Дин. Он слабее даже тебя, поэтому, когда дьявол его найдет, он и минуты не продержится! А найти его далеко не так сложно, как тебе кажется.
Люцифер смотрел глазами его брата. Улыбался его улыбкой.
— Он такой сильный, твой маленький брат. Такой храбрый. Он заставил меня постараться, знаешь? Но люди всегда остаются людьми. Кто еще мог ему дать то, в чем он нуждался? Не ты, Дин, конечно, не ты.
— Он такой сильный, твой маленький брат. Такой храбрый. Он заставил меня постараться, знаешь? Но люди всегда остаются людьми. Кто еще мог ему дать то, в чем он нуждался? Не ты, Дин, конечно, не ты.
— Или ты надеешься, что твое мнение его удержит? Неужели ты все еще думаешь, что твои сопли по поводу семьи что-то для него значат? Что когда он будет продаваться дьяволу, он хотя бы вспомнит о тебе?!
— Тебе придется убить меня сейчас — или клянусь, я убью тебя!
Люцифер с глазами его брата смотрит с такой печалью…
— Я бы рад избавить тебя от страданий, Дин, но, видишь ли, я не могу. Я обещал ему. Тебя. Твою жизнь. Знаешь, я сам удивился. Но это и оказалось тем, чего он хотел больше всего.
Люцифер с глазами его брата смотрит с такой печалью…
— Я бы рад избавить тебя от страданий, Дин, но, видишь ли, я не могу. Я обещал ему. Тебя. Твою жизнь. Знаешь, я сам удивился. Но это и оказалось тем, чего он хотел больше всего.
Дин встал.
— Все-таки ты совершенно не разбираешься в людях, сукин ты сын.
Так фальшиво Захария не выглядел еще никогда.
— Дин-Дин-Дин, преданный старший брат. Ты же знаешь, у тебя есть единственный шанс избавить его от этой участи. Единственный, Дин.
— Это какой же? Позволить Михаилу моими руками убить его раньше, чем он достанется Люциферу?
У Захарии сделался такой вид, как будто ученик-двоечник в высшей школе ухитрился правильно решить задачу ровно в то мгновение, когда ему собрались ставить двойку.
— Ты ведь хочешь защитить своего брата. Все, чего ты когда-либо хотел — чтобы он остался человеком. Но он не останется. Уже нет.
« Нет-нет-нет, ты должен за мной присматривать! И если когда-то я превращусь во что-то ужасное... Ты должен меня убить. Обещай мне, Дин!»
«Если ему суждено умереть, то пусть хотя бы умрет человеком!»
«Не стоит притворяться, Дин. Передо мной это бессмысленно. Ты ведь никогда по-настоящему и не хотел защищать его. Он так в тебя верил. А ты не хотел даже знать, кто он на самом деле такой. Просто когда-то тебе приказали, а ты послушный солдат».
«Если ему суждено умереть, то пусть хотя бы умрет человеком!»
«Не стоит притворяться, Дин. Передо мной это бессмысленно. Ты ведь никогда по-настоящему и не хотел защищать его. Он так в тебя верил. А ты не хотел даже знать, кто он на самом деле такой. Просто когда-то тебе приказали, а ты послушный солдат».
Дин держал взгляд Захарии, как держал удар.
***
«…Для того Бог… и попустил людям быть вместе, и особенно добрым с злыми, чтобы те и этих привлекали к своей добродетели…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
Сэм держал взгляд ледяных глаз. Секунда, еще одна, еще десять. Все еще держал.
— Спасибо. И… что?
— Ничего, малыш, ничего. Все в порядке. Все будет хорошо.
— Не будет.
— Будет, Сэм. Я всегда выполняю свои обещания.
Вдох — два, три. Выдох — два, три.
— Мне. Ничего. Не. Нужно.
— Пытаешься отрицать? Не надо, Сэм, я слишком хорошо разбираюсь во лжи и правде. Ты ведь так хочешь — защитить, спасти. Хоть кого-то, хотя бы тех, кто близок. Ты из кожи вон лезешь, но все бесполезно. Тебе не хватает сил. Так отчаянно не хватает! Я знаю, насколько это унизительно, Сэм — следить за тем, как кто-то другой распоряжается твоей жизнью, игнорирует твои желания, мимоходом терзает самое твое нутро… Я терпел такое обращение столетиями, знаешь? Пока мог это выносить. Но это невозможно вынести. Невозможно не пытаться что-то изменить. Не пытаться стать наравне.
— Наравне у меня как-то не получилось.
— Почему? Ты ведь справился. Вспомни это чувство — силы, власти. Победы. Просто надо решиться и сделать последний шаг. Поверь, Сэм, я знаю, о чем говорю. Я ведь этот шаг сделал. И ты даже представить себе не можешь, какое это облегчение.
— Почему же. — Сэм усмехнулся. — Представляю. И очень хорошо.
***
«…праведники имеют силу закваски, чтобы злых делать такими, каковы они сами…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
— А что ж ты сам-то его не убил, а? Дай-ка угадаю: надеешься остаться чистеньким?
— Это, к твоему сведению, — процедил Захария, — называется игрой по правилам. Если ты выбираешь такое будущее…
— Плевать мне на ваши правила!
— Я знаю, что у тебя в голове! Он не сможет ничего без тебя — и ты прав, Дин. Ты сам это сказал.
Дин глубоко вдохнул и закрыл глаза. Вся накопленная память сходится внутри в одну, нестерпимо горячую точку.
А потом он их открыл.
— Мужик, а скажи-ка мне такую вещь… При чём тут ты?
— Я тот, кто предлагает тебе иное будущее…
— Хорошо. Я переформулирую вопрос. При чём тут я?
— Потому что таковы правила! Хочешь выбора? Он у тебя будет, этот твой… с-свободный выбор! — Закария выплюнул последние слова так, как будто его от них сейчас стошнит. — Если ты хочешь увидеть, как твой брат подставится Люциферу…
— Меня не устраивает то будущее, которое можешь придумать ты, гораздо больше любого, которого могу добиться я сам. — Дин надвигался на Захарию и думал: «Господи, помоги мне быть хотя бы вполовину так уверенным, как я об этом говорю, пожалуйста, господи». — Но дело даже не в этом. И не в твоих гребаных правилах. Почему ты предлагаешь свое сраное будущее МНЕ?!
— Вот значит как. — Захария попытался изобразить стиснутыми губами самодовольную улыбку. Глаза у него стали не просто мертвые, они стали похожи на пуговицы мутного пластика. — Значит, ты хочешь увидеть, как твой обожаемый братишка скажет: «Да». Ну что ж. Ты этого хочешь — ты это получишь.
***
«…исправь свою волю — и никогда ни от кого не потерпишь вреда, напротив, еще получишь величайшую пользу, не только от добрых, но и от злых…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
— Я знаю, каким облегчением это будет.
Сэм не знал, насколько по нему видно облегчение.
И не мог знать, что это видно Захарии, который ухмылялся, словно хотел, чтобы бы улыбка дошла до глаз Дина, мол, ты ведь этого хотел — ты это и увидишь. Не мог знать, что облегчение видно Дину, который рванул к брату, но не смог подбежать даже на два коротких шага.
Сэм просто ощутил, как расслабились плечи и выпрямилась спина.
— Я это чувствую.
— Сэм! — окликнул его Дин, но ответил ему не брат, а архангел.
— Не старайся — это сон. Всего лишь сон. Ничего нельзя сделать с чужими снами.
— Чувствую, — повторил Сэм.
Люцифер согласно кивнул. Но Сэм еще не закончил.
— И теперь, я, кажется, понимаю, в чем проблема. — Его собеседник с любопытством склонил голову на бок, совсем как Дин, и это заставило Сэма встать. — Вы почему-то считаете, что кто-то что-то вам должен.
— Пожалуй. Но разве мы обо мне сейчас говорим?
— Конечно, мы говорим обо мне. Обо мне, обо мне, всегда только обо мне. Я устал. И я сожалею.
— О чем?
— О том, что я ничем не могу помочь. Ни вам. Ни себе.
— Сэм, ты можешь…
Да и нет не говорить.
— Это немного странно. Сэр. Вот Дин, к примеру. Вы говорите, что он неправильно меня любил. Не так, как мне было нужно. Да, может быть. Я не буду даже говорить, будто бы так не думаю. Я только хочу спросить — при чём тут это?
— При том, что даже если твой брат считает, что выбора у тебя нет — зачем тешить себя фальшивой надеждой?
— Надежда, — улыбнулся Сэм. Ему вновь хочется плакать, но получается почему-то улыбка. — Надежда часто такая. И все-таки. Как бы ни относился ко мне Дин. Во что бы он ни верил. Какое это имеет отношение к тому, что я есть? К тому, что я сделал? Или к тому, что я еще сделаю?
Они снова смотрели друг другу в глаза, но Сэма это больше не беспокоило.
— Какое отношение имеет то, как он меня любил, к тому, что я сам не сумел ему дать? К тому, что я не сумел ничего для него сделать, ни из того, чего он хотел, ни из того, чего заслуживал, ни из того, чего хотел бы для него я… К тому, что я все равно люблю его — как умею, как получается! При чём тут одно к другому?
— Разве ты не понимаешь?
— Разве вы не понимаете? — голос Сэма окрепнул, а Захария, где-то за невидимой стеной чужого сна, раздраженно поджал губы. — Это ведь так просто. Никто никому ничего не обязан. Любить… защищать… даже просто хорошо относиться. Ты можешь только надеяться…
— И эту твою надежду непременно обманут!
— Наверное. Так часто бывает, я говорил. Но какое отношение это имеет к тому, что делаешь ты сам?!
Люцифер промолчал, а Сэму стало легко. Так легко, как давно не было. Так легко, что Дин, где-то там, за глухой, стеклянной стеной сжал кулаки и не смог унять занывшее сердце.
— Ничто, никакие гадости, сделанные тебе, не отменят того, что делаешь ты сам. Не оправдают. Не заслонят. И не изменят. Понимаете, сэр? Не изменят. Это самое главное. — Сэм не сделал ни шага вперед, и говорил тихо, но существо, стоящее напротив, само шагнуло назад. Маленький, совсем маленький шажок. Сэм этим не воспользовался. Да и вообще не заметил.
Он разговаривал не с Люфицером.
— Может быть, я никому не нужен. И никогда не был, с самого начала. И Дину тоже. Но это не меняет ничего. Не воскресит тех, кого я не спас. Тем более тех, кого убил.
— Ты не сможешь…
— Не утешит тех, кому сделал больно.
— Ты не…
— Не сделает меня менее виновным. Кто бы там еще в чем не был виноват — это их вина, и их дело, не мое! А моя вина, и мои поступки идут отдельно. И ваши тоже, сэр.
Люцифер ответил не сразу:
— Хорошая речь, малыш. Но она ничего не меняет. Ты не сможешь это выдержать.
— Наверное, — снова повторил Сэм. — Я не буду отрицать, чего хочу. Больше не буду. Я хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу, чтобы мне не приходилось больше убивать. И чтобы в аду сгорели те, кто причинил мне хоть малейшую боль. — Сэм даже засмеялся, будто сказал удачную шутку. — Я бы из-за этого даже против ада на земле не возражал — если бы моего брата он не коснулся. Я так многого хочу. Чтобы меня поняли. Чтобы Дин все-таки принял меня всерьез. Таким как есть. С этим вот… с этой виной за душой. Но…
Люцифер снова склонил голову на бок.
— Ты знаешь, что это он был первой печатью?
Сэм сбился.
— Ч… что?
— Ты снял последнюю печать. Но первой был твой брат. Он все это начал — тогда, в аду. Когда сломался.
Сэм задохнулся.
«Сволочь!!! Захария, сука, пусти!!!» — Дину показалось, что у Захарии и у Люцифера совершенно одинаковые лица. А в голове, где-то там, в глубине черепной коробки, словно поставили кассету на повтор: «Сэмми, нет, нет, не надо, я верю тебе, я верю в тебя…»
Но он знал, теперь знал — это не поможет. На Захарию орать куда полезнее.
Сэм закрыл глаза.
А потом, маленькую вечность спустя, открыл. И улыбнулся.
— Вы так и не сказали, сэр. Что это меняет? Как это может повлиять на то, что сделал я? Или вы не знаете ответа?
— Он винит тебя в том, в чем виновен сам. Разве тебя не задевает?
— А разве я не сказал? — Сэм скопировал Люцифера, от позы до выражения лица. — Я очень многого хочу. В том числе и чтобы он не винил меня. И себя тоже! Ни в этом, ни в том, что я пренебрег его чувствами ради цели. Это нормально — хотеть, чтобы тебя любили просто так, ни за что. И чтобы тебе так же, ни за что, все прощали. И, наверное, думать о мести, когда никто не хочет этого делать, нормально тоже. Или нет — но это не важно. Я все равно не принадлежу к нормальным. Я бы хотел. Мести. Даже сейчас, когда точно знаю, что легче от нее не становится. Но знаете что, сэр? — Сэм шевельнулся, и теперь он видел именно того, с кем разговаривал. — Я обойдусь.
— Ради чего?
— Не ради чего. А потому что. Например, потому что мой брат так хотел бы. Хотя это конечно не единственная причина, и даже не самая важная.
— Какая же самая?
— Это было бы слишком просто.
Дьявол долго молчал. Потом покачал головой.
— Повторюсь, отличная речь. Но — ты не сможешь.
У Сэма по-прежнему расправлены плечи.
— Это всего лишь значит, что мы еще встретимся. Не так ли?
***
«…сила праведников — не в количестве численном, но в благодати Духа…»
Иоанн Златоуст
Иоанн Златоуст
Миг — и Сэм Винчестер остался один.
Еще один, и где-то в непонятном дремотном пространстве Дин Винчестер развернулся всем телом, чтобы торжествующе залепить сжатый кулак в холеную морду Захарии.
Следующий миг — и он проснулся на кровати в мотеле, чтобы сразу же потянуться к телефону.
Чтобы еще через одно, последнее мгновение задремавший прямо за столом Сэм Винчестер подпрыгнул от разрывающегося над ухом телефонного звонка.
И отпуск действительно кончился.
— Почему ты мне не сказал? — Дин не разменивается на такие мелочи, как «привет» или «как дела». Голос у него едва ли не громче, чем сигнал мобильника прямо над ухом. — Ты, маленький, тупой… почему ты мне опять ни черта не сказал?!
Сэм не тратит время на глупые вопросы. Может и стоило бы, но он срывается. Все-таки срывается, и опять на Дине, это чертовски плохо, это хуже всего — но ведь никаких же сил уже нет!
— Что?! — Орет он ничуть не тише брата. — Что я должен был тебе сказать?! Старший братик, бегом сюда, спаси от очередного монстра идиота?! Прибери за мной, а то я тут поскользнулся на разбросанных игрушках, у меня коленочка болит!!!
— Ты больной, самоуверенный, сучный эгоист!!! Ты хоть понимаешь, что в этот раз речь идет не о тебе одном?!
— А когда она последний раз шла обо мне одном?! Да я был бы счастлив, если бы хоть раз, хоть один долбанный раз такое было!!!
— Ты не заговаривай мне зубы! Ты мне скажи, почему ты снова не дал мне…
— Не дал тебе ЧТО?! Что, кретин?! Спасти? Решить за меня?! Защитить?! Да неужели ты так ничего и не понял, да когда ж до тебя, идиота, дойдет? Ты! Не! Можешь! От некоторых вещей просто невозможно спасти… Бля, Дин! Тебе мало?! Тебе не надоело?! Что еще ты рвешься положить ради меня на жертвенный алтарь?
— С-скотина! Да мне давно уже надоело! У меня сил уже на тебя нет, сучонок неблагодарный, ты же не помогаешь совсем, всего-то надо было, открыть рот, шевельнуть языком, и сказать мне долбанную правду!!! Нахуя мне надо…
— Вот именно!!!
— Тогда какого хрена ты мне вообще звонил?!
— А какого хрена ты звонишь мне сейчас?!
Они стоят посреди маленьких однотипных комнат, комнат–близняшек, за черт знает сколько километров друг от друга, красные, тяжело дышащие, растрепанные, и похожие так, как никогда в жизни не были.
Тонкая нить телефонного звонка натягивается, грозит лопнуть уже навсегда, и Сэм делает усилие, которое еще миг назад казалось ему запредельным. Невозможным.
Но у человека всегда чуть больше выбора, чем кажется. Даже ему самому. И сейчас его очередь выбирать.
Вдох — два, три, выдох — два, три.
— Дин, послушай меня. Послушай меня, пожалуйста, можешь потом положить трубку и стереть мой номер, только дослушай меня сейчас. Извини, что я на тебя так наорал, но ты действительно не сможешь меня защитить от этого. Не сможешь и не должен. Он все равно будет приходить, и знаешь, я себя больше не переоцениваю — рано или поздно он меня дожмет. И ты, Дин, ничего не сможешь с этим сделать, кроме как стать еще одной жертвой. А я, знаешь, до тошноты устал уже от жертв. Особенно от твоих. Дослушай меня! — Сэм сжимает трубку. Он не молился так давно, но сейчас отчаянно молится: «Пожалуйста, господи, я не заслуживаю, но пусть он услышит, пожалуйста, ничего больше не прошу». — От такого можно защититься только самому. Мне вообще никто не поможет, понимаешь? Да мне и не нужно, чтобы ты меня защищал, и никогда не было. Но мне нужен ты. Это разные вещи, знаешь? Когда-то я думал, что хочу, чтобы ты меня понял, но и это все ерунда такая. Мне нужно, чтобы ты просто был… хоть где-то. Кошмар в том, что я знаю кое-что про тебя, и это не обнадеживает. Я знаю, что ты не остановишься. И еще, что тебя тоже в покое не оставят. Жертвы или нет, ради меня, ради себя, или ради всех остальных, но ты все равно будешь его искать. А у меня есть приманка. Идеальная приманка. — Вдох — два, три, выдох. — Это я сам, Дин. Что бы ни было дальше, куда бы его не понесло — за своим весселем он точно придет. Так что… Пойми, я не жду прощения, и не рвусь тебе обратно в напарники. Ты не обязан… не обязан мне верить. Но я не мог тебе не позвонить.
Дин на том конце провода долго молчит, потом раскашливается в трубку.
— Ну… Кх… И что? Не так сложно оказалось, а? Я имею в виду, правду мне сказать.
Сэмми зажмуривается, и понимает, что его качает. Так что приходится дойти до стены, прислониться к ней раскаленным лбом.
— Да. Сложновато. Мне так жаль, что сразу не получилось.
— Часто извиняешься, Сэмми.
— Так и лажаю часто. — Стена ледяная. Сэм медленно сползает вдоль нее. Пол — еще холодней. — Я, честно говоря, все жду, что ты скажешь, что с весселем самого дьявола вообще не имеет смысла о чем-либо говорить.
Снова треск знакомого кашля.
— Ну не настолько же я мудак!
Сэмми улыбается.
— И кто теперь извиняется, в своей неповторимой манере?
В трубку обиженно сопят.
— Сучонок.
— И я тоже рад тебя, придурка, слышать.
Они с закрытыми глазами еще с минуту молчат, успокаивая друг друга дыханием.
Вдох — два, три. Выдох — два, три.
Наконец Дин говорит:
— Не знаю, Сэмми. Если так подумать, может, в этом действительно кроется какой-то шанс для всех. Уж знать-то это было нужно в любом случае.
— Угу.
— Правда, я все равно не уверен, смогу ли я смириться. Смогу ли не дергаться, поворачиваясь к тебе спиной, и не доставать тебя своими психозами.
— Интересная постановка вопроса!
— И вообще, я все еще на тебя зол.
— Дин, я не настаиваю. Правда, — Сэм открывает глаза, — все будет так, как хочешь ты.
— Правда, что ли? — Дин открывает глаза. — Ну, спасибо. Но если так подумать...
— Ммм?
— Мы ведь можем хотя бы попробовать.
Сэму становится тепло.
— Чертовски верно. — Он поджимает колени, чтобы удержать это чувство. И добавляет: — Попробовать — это самое то, что нужно.
«У нас есть работа. И я по тебе скучал».
@темы: Творчество мое, Фанфикшн, Supernatural
-
-
08.10.2009 в 13:28-
-
08.10.2009 в 13:33*вкрадчиво* а вы в курсе, что сейчас идет пятый сезон?
-
-
08.10.2009 в 13:33-
-
08.10.2009 в 13:41-
-
08.10.2009 в 13:41-
-
08.10.2009 в 13:43-
-
08.10.2009 в 13:47-
-
08.10.2009 в 14:42очень в духе, но по мне так - слишком много разговоров
-
-
08.10.2009 в 15:41-
-
08.10.2009 в 15:49